К концу осени 1721 г. Россия, едва оправившаяся от празднования победы в двадцатилетней Северной войне, принялась вовсю готовиться к войне грядущей – с новым, ни разу до того не пробованным противником. В ноябре вышел царский указ о новом рекрутском наборе и машина военных приготовлений начала набирать обороты… Эта война, начавшаяся в следующем 1722 году, войдет в историю под именем «Персидского похода» и станет едва ли не самым странным предприятием Петра – странным, трудно соотносимым с прочими, а потому как бы сквозь зубы попадающим в перечни деяний Великого Реформатора. Предприятие это вроде бы и в самом деле не оставило следа – когда тринадцать лет спустя последний русский солдат покинул оккупированные иранские земли, все вроде бы вернулось к исходному состоянию и в политическом и в любом ином смысле. И, однако же, нельзя не признать, что одни только затраты огромных ресурсов всякого рода – людских, материальных, интеллектуальных – прошли для страны без последствий. Хотя бы потому, что, будучи употреблены иначе, они иначе бы и аукнулись – своего рода "минус-прием", столь распространенный в научном искусствоведении. Как бы то ни было, это была первая русско-иранская война. Впрочем, против центральной иранской власти Россия в ее ходе по-прежнему не выступала – боевые действия если и велись, то против разного рода сепаратистов, иногда – местных ополчений, а также ряда вассальных по отношению к Ирану кавказских правителей. Зато оккупация коренной иранской территории имела место в полном объеме – с созданием местной русской гражданской администрации, изданием официальных актов об аннексии занятых земель и присягой местных жителей на верность российскому монарху.
